Анна (см. Квесты) — является правой рукой Анны, помогает ей во всем и пользуется повышенным доверием. Считает её единственной надежной репликантов, но без фанатизма.
Кэрри — Ангус считает её "расходным материалом", скептически относится к её фанатизму и даже подумывает сказать Анне о том, что девочка слишком сбоит. Это, по его скромному мнению, в будущем может повлечь за собой серьезные проблемы.
Хан - Ангус думает, что из всех них он больше всего похож на репликанта, каким бы абсурдом это ни было. Впрочем, считает Хана хорошим исполнителем и большинство заданий, за которые не может взяться сам, но которые требуют хорошего исполнения, передает именно ему.
Шеф полиции — ещё во время работы помощником Ангус искренне считал Ингрэм основной головой гидры, которую желательно отрубить как можно скорее. Укрепился в своем мнении уже после присоединения к Анне. При первой возможности убьет шефа полиции.
Артур Нэш — однажды Ангус попал на смежное задание полиции и бегущих, лично повстречав человека, который, как оказалось, работает на два фронта. Опасается встретить Нэша на черном рынке или в городе, так как тот, Ангус уверен, запомнил его очень хорошо.

Анна (см. Квесты) — причина, по которой Кэрри не побежала сломя голову за братом, хотя могла; она боготворит Анну, насколько вообще возможно в случае репликантов. Является пособником.
Скотт — брат и "единственная любовь" Кэрри, тот, кого она потеряла и хочет вернуть.
Ангус — Кэрри чует в нем угрозу, не любит его настолько, насколько вообще способен её внутренний сбой. Она не вступает в открытое противостояние, но при первой же возможности поспособствует тому, чтобы Ангус был списан в утиль.
Хан —  считает его управляемым, но милым щеночком. Он чем-то напоминает ей брата — такой же испуганный, но сильный.

У Роберта особенное поведение. Несмотря на свою суровую и очень сексуальную наружность, внутренне он – излишне чувствительный, добрый и ранимый. Я бы сравнил его с большим и милым мишкой. Но таким милашкой он можешь быть только днем. Ночью Роберт меняется с точностью да наоборот: после двенадцати он страстный, агрессивный и кровожадный хищник, настоящая акула, преследующая жертву. Можешь объяснить неожиданную смену поведения персонажа аномальностью/психической болезнью, чем угодно. Либо данный персонаж может быть совершенно здоровым, но одну из масок специально использовать для достижения какой-то конкретной цели, мне пока неизвестной.
Предпочтительно, если Роберт будет начальником охраны в борделе. В таком случае в его прошлом должна иметь место хорошая физическая подготовка - это либо работа в полиции/армии, либо профессиональный спорт. Учитывай данный пункт в биографии. Так как это будет твой персонаж, я не хочу расписывать его только под себя, поэтому по части биографии тема совершенно свободная – пиши, что захочешь. Также и твоя профессия не принципиальна, хоть я и прописал предпочтительный выбор. Роберт может быть кем угодно, хоть полицейским и одновременно самым частым клиентом, ведь он все равно будет моим.

Хочу видеть, как днем ты будешь краснеть и смущаться, случайно проходя мимо проституток в борделе. А ночью, бросаясь на любое более-менее приглянувшееся тело, становиться голодным зверем.
Хочу изучать тебя и наблюдать со стороны, раскрывать новые грани, словно сложную фигурку оригами.
В конце концов, хочу больную, совершенно ненормальную любовную линию с темой свободных отношений, развивающуюся крайне неторопливо. По началу, возможно, состоящую из одних только намеков и не более.
Для тебя у меня будет несколько требований.
В первую очередь мне важен сам игрок, как человек, поэтому я ищу не прекрасного Майкла Фассбендера, я ищу тебя.
Необходимо чтобы ты понимал, где проходит общение между персонажами, а где проходит общение непосредственно между двумя игроками – любовный интерес ирл я не ищу.
Для меня очень важна связь no-rp. В аське/вк/мессенджере – мне без разницы. Я весьма специфический ролевик и мне будет нужен от тебя какой-то фидбек для того чтобы направить игру в нужное русло и дать те эмоции, которые ты хочешь получать, читая мои посты.
Не приходи, если у тебя нет времени играть. Я, все-таки, еще хочу включить этого персонажа в свой сюжет.
Если заявка заинтересовала, то напиши мне в гостевую или отправь ЛС. Позже выдам вк или аську, и мы вместе все обязательно придумаем, все напишем.

Я очень-очень сильно жажду тебя и жду.

В воздухе витала атмосфера возбуждения и расслабленности. Запах синтетических благовоний, действующих как афродизиак, деликатно пробирался сквозь небольшие щели приоткрытых дверей, за которыми в мягком неоновом свете виднелись изящные изгибы искусных нимф. К вечеру бордель был забит как консервная банка. Для новых разгоряченных и взмокших тел едва находилась свободная комната: эдакий «час пик» для мест с подобной направленностью, ориентированной на любителей перекурить и повеселиться после тяжелого рабочего дня. Желая выкинуть из головы остаточный стресс после рутинной повседневности, клиенты забивали кассу загадочного места «Йошивара» до отказа. Чему, собственно, не удивлялись ни владелец борделя, ни максимально лояльные работники, так как к каждому клиенту жители злачного заведения находили индивидуальный подход, привлекая в свой дом все больше и больше гостей. В их арсенал входило не только щекотливое отношение к клиенту, но и разнообразные вещички, способные взволновать любого привередливого покупателя: алкоголь, свежие попперсы, выполненные на заказ оригинальные «взрослые игрушки», тематические костюмы с приятной на ощупь тканью. Помимо предметов, так или иначе добавляющих искру в сам акт, бордель славился своим разнообразием живого товара.

Адам молча шел по длинному коридору, подстраиваясь под неспешную походку рядом идущего человека. Развлечь клиента так, чтобы тот пришел во второй раз и снова отдал в кассу деньги – такой была цель владельца борделя на сегодняшний день. Несмотря на нейтральное отношение андроида к деньгам и ко всему основанному на стремлении к непосредственной выгоде, мужчина понимал, что в мире, выстроенном на основе рыночных отношений, без зеленых бумажек не получить ни влияния, ни уважения. К тому же, для него было важно сохранить доброе имя прежнего владельца борделя, принявшего беглого репликанта в свою семью как родного сына. Вонг до сих пор вспоминал о своем последнем отце с должным трепетом и нежностью. Пожалуй, этот момент стал самой важной мотивацией для привлечения нового клиента в свое заведение.

Дойдя до конца коридора, Адам мельком осмотрел массивные двойные двери, с аккуратно вырезанными китайскими иероглифами по настоящему дереву. Где были взят настолько мастерски сделанный предмет из редчайшего материала – старший Вонг никогда не уточнял. Приложив большой палец к сенсорной ручке двери, репликант едва заметно улыбнулся и после короткого звукового сигнала впустил клиента в просторную комнату. В самом центре возвышалась кровать, в изголовье которой было встроено оформленное зеркало для придания пикантности. Клиента на кровати уже ждал товар: миловидная девушка и молодой человек азиатской наружности. Репликант почти бесшумно приблизился человеку мужского пола, вальяжно устроившемуся на кровати, и, подняв его на ноги лицом к клиенту, торопливо расстегнул рубашку. Одежда больше не скрывала больших шрамов, судя по всему затянувшихся совсем недавно.
- Этот… - вдруг резко закусив губу, Адам вдохнул запах надушенного тела и медленно продолжил, - «особенный» экземпляр стерпит все, что вы с ним сделаете. Хотите почувствовать запах паленой молодой кожи, оставив на нем след от потухшей сигареты? Или, может, хотите причинить ему моральную боль, сказав, что мамочка никогда не любила своего сыночка? Мой мальчик стерпит все. Однако, есть небольшое условие. Все мои работники находятся здесь по собственному желанию: я никогда никого не принуждаю продавать собственное тело. Поэтому, если он скажет нет – отступитесь, - нарочно умолчав о том, что проститут является репликантом, владелец борделя оставил глубокий порез на его груди с помощью небольшого, но очень острого лезвия. Не испытав сочувствия, Адам приступил к презентации следующего экспоната.

Вторым блюдом, предложенным клиенту, оказалась молодая девушка двадцати лет. С первого взгляда казалось, что проститутка ничем не отличается от множества других девушек: миловидное личико, не лишенное естественности, и точеная фигурка с округлыми формами, облаченная в кружевное нижнее белье. Несмотря на глобальную катастрофу, люди не перестали ценить красоту тела, продолжая радовать женскую половину населения красивым нижним бельем, но, конечно ни разу не сравнившимся с классикой Виктория Сикрет.
Приподнимая стройную ножку и оттого натягивая тонкую капроновую ткань чулка, Вонг отделил кибернетический протез от тела девушки, после помогая ей опереться на пышные подушки у изголовья кровати.
Через мгновение проститутка лишилась и второй ноги, выполненной настолько правдоподобно, насколько это позволял год изготовления конечности.
- А эта, не менее особенная как экземпляр, будет абсолютно беспомощна в вашей власти. В конце концов, вы можете даже не трогать ее, оставляя рядом изнывать от желания, -  мягко взяв девушку за руку, владелец борделя осмотрел ее деформированное тело с неподдельной нежностью, - ее руки также прошли процесс протезирования, поэтому оставить товар в абсолютно неподвижном состоянии не составит проблем.
Закончив с презентацией, репликант приподнялся с постели.
- Так кого вы выберете, сэр? – доброжелательно улыбаясь, он обратился к клиенту.

Его взгляд — литая сталь, холодящая и обжигающая одновременно. Скользит по тебе, будто лезвием скальпеля. Мысленно проводит операцию, разбирает на составляющие, линчует. Ты для него кусок мяса, который можно//нужно разодрать, просто так, ради развлечения. Ему нравится в господа бога играть. Хотя, о чём это я? Он ведь и есть сосуд для той самой священной силы, явившийся на пиршество второго пришествия Христа. Подле него уже собрана толпа последователей, готовых вступить в бой. Правда, с кем, пока неизвестно.

вдохновение, плюс визуализация образа персонажа
и взаимоотношений между ним и Лолой


Мне не нужен Йен Галлагер с его слабеньким биполярным расстройством. Хочу видеть безумного и жестокого Джокера. Готова стать для него Харли, со всем вытекающим отсюда трэшем. Слабонервным просьба курить в сторонке.
В общем-то, это только черновой набросок. Нет желания ограничивать Вашу фантазию и загонять в какие-то рамки. Общий посыл, думаю, и так можно угадать. Желательно, если вдруг решитесь взять его, сначала написать мне в личку, после регистрации. Обменяемся контактами и дополним историю. Всех карт раскрывать тут не стану, но сюжетов для совместной игры у меня навалом. Так что, если неуверенны, что будет играть персонажем долго, проходите мимо.

Запись поверх записи поверх записи поверх записи — в тонкой тетради, её дневнике, точно такой же хаос как в больном подсознании. Красным росчерком гелиевой ручки жизнеутверждающая приписка, в правом верхнем углу, рядом с нарисованными губами, зашитыми белыми нитками, гласит: — «сегодня я проснулась Натали».
В комнатушке десять на двенадцать смердит перегаром, дешёвыми прогорклыми духами, подделкой под какой-то именитый бренд, и ночью жёсткого секса по типу all inclusive.
В комнатушке десять на двенадцать пол липкий от пролитого алкоголя и чей-то засохшей спермы, захламлён раскиданным нижним бельём и поломанными сигаретами (она снова бросает курить). 
В комнатушке десять на двенадцать всегда осуществляются чужие грязные фантазии, но никогда её собственные.
В комнатушке десять на двенадцать, куда почти не проникают солнечные лучи, она сидит, обнажённая, у покрытого разводами и трещинами зеркала, всматривается в раздробленное отражение, изучает его досконально, грубо сменная пальцами лицо, до саднящего покраснения. 
Был бы под рукой скальпель, она бы срезала его и сняла, как актёры древней Греции снимали маски после завершения представления, прямо перед восхищённой толпой, щедрой на овации. Макси оживляет в голове весь процесс незатейливой модернизации: как острое лезвие впивается в кожу, пронзает её насквозь, врезается кончиком в скулу, начиная описывать дугу. Нервные окончания бьют тревогу, вызывают болевой шок, а тёмно-красная кровь, вытекая из разверзнутой раны, покрывает шею и грудь маслянистой плёнкой, напоминающей горловину водолазки, и сразу делается так тепло …
… тело обдаёт жаром, а внизу живота истомно напрягаются мышцы. Когда она думает об этом, становится аморально хорошо. Есть всё же прелесть в том, чтобы официально быть сумасшедшим: нет нужды притворяться нормальным, боясь собственных желаний, не вписывающихся в общий канон.
К тому же, её видения ведь реальны, но только для неё, и только тогда, когда маленькие розовые таблеточки, пахнущие конской мочой, купленные по фальшивому рецепту, выписанному врачом за глубокий минет, неизбежно заканчиваются. Мир резко меняет формацию, делает большой скачок в пограничные состояния, а Макси слышит в голове щелчок, оповещающий о том, что механизм саморазрушения запущен. Начался неумолимый отсчёт до следующего психоделического трипа.
— Скоро твой выход, — обволакивающий баритон звучит отовсюду и неоткуда одновременно. Она слышит его в стенах, под обшарпанными обоями, в подтекающих ржавыми слезами трубах, в своём кривозеркальном двойнике, что усмехается кровожадным оскалом Шляпника, выпотрошившего Алису, так и не вернувшуюся из страны чудес.
Однажды Макси отправится на её поиски и тоже исчезнет.
Она обещает себе это всякий раз, когда какой-нибудь жирный боров забирается сверху, пачкая своей преждевременной эякуляцией её любимое шёлковое бельё, а потом начинает подобострастно извиняться, будто ей действительно не всё равно. Интересно, перед резиновой куклой из магазина интимных услуг такие ребята тоже извиняются? Эффект ведь, примерно, один и тот же.   
— Лучше не думай об этом.
Макси оглядывается через худое плечо, смотрит взглядом, остекленевшим, куда-то в дальний угол, за распахнутую настежь входную дверцу, долго присматриваясь, прежде чем разглядеть, наконец-то, его и подняться с насиженного места.
Джером с ней с раннего детства, и ей от него никуда не деться, даже если попытаться выкорчевать топором. Он всегда находит «её новый дом», появляясь, зачастую, абсолютно не к месту, когда мысли идут против часовой, идут в хаотичный разброд, а собственная кожа становится тесной и мерзкой, стремясь вывернуть наизнанку все скрытые несовершенства, которых в ней полным полно.
— Всё решено? — интонации Мунн могут обратить воду в лёд, остановить глобальное потепление, спасти от таяния арктические ледники, но она распоряжается ими неправильно. Точно так же, как делает абсолютно всё: не вовремя и неуместно, как актёры-первогодки в малобюджетном кино, сценарий к которому писался под викодином.
Вместо ответа: загадочная улыбка и краткий кивок.
Ей следовало давно взять в толк, что, по-другому, он попросту не умеет. Можно ждать ответа до бесконечности, но так и не получить то, что лежит на поверхности. Стоит лишь самой дотянуться рукой. Последние недели Джером какой-то другой, будто находится в энергосберегающем режиме. Он появляется всё реже, а ей приходиться оставаться одной, пока не появиться кто-нибудь другой, способный скрасить безликий вечер.
Да, да, да — всё решено: отказываться от затей, таким, как она, слишком тяжело (между строк читай: невозможно). Мосты за спиной могут вспыхивать и разрушатся до бесконечности, а затем — выстраиваться вновь, но не становиться от этого крепче. В её мире всё слишком туго переплетено. Единственный минус в нём то, что она сама для себя слабое звено, избавится от которого, подручными средствами, к сожалению, никак не получается. И это почти побуждает отчаяться.
То, что сегодня намечается, планировалась чертовски давно. Рассчитывалось в особо извращённой форме, опускаясь на самое дно того, чего видеть другим не полагается.
Макси нравиться думать, что это кем-то предопределено.

Он любит медленно. Двигаться вперед-назад, in-and-out, и ловить каждый стон и вздох; глаза в темноте горят восхищением, и кажется, будто в этот момент он познает любовь; любовь, что никогда не знал ранее, слово для него незнакомое и чужое.
Он любит грубо. Длинные тонкие пальцы горло сжимают, оставляя синяки на коже, или руки заламывают, внутрь грубо проникают, хозяйничают в чужом теле; позже слизывает теплое с пальцев и улыбается хищно.
Он любит громко. Когда кричат, визжат, умоляют, плачут – стирает и сцеловывает жемчужины слез с раскрасневшихся щек, шепчет что-то ободряюще, успокаивает, гладя по волосам; осталось совсем немного, потерпи.
Шестнадцать ножевых ранений, он поворачивает нож внутри, наслаждается каждым вскриком – это лучше, чем несколько выстрелов из пистолета, которые ты чувствуешь разве что отдачей в руке; в отделении не хвалят, но молчат – главное, что с работой своей справился, одним андроидом меньше, а уж какими методами – плевать.
Напряжение снять необходимо – клубы и бары, крепкие задницы и тяжелые груди танцовщиц и проституток перед лицом, на коленях, в руках; туго свернутая пачка кэша в кармане, в другом – пакетик синтетиков, таблетку на язык тебе и мне, и ей, хватит всем.
Жизнь: работа и грязь, работа – грязь, а без этого всего – не жизнь.

Придумал странного персонажа для пополнения детского приюта Рэя Маллигана.
Мальчишка жестокий, но в то же время потерянный; будто бы не его вина это все; будто бы он сам не понимает, зачем это делает, но по-другому жить не умеет, по-хорошему просто не научили.
Возможно, с описанным ваше насилием я немного загнул, можно обойтись и без этого, но главные черты – озлобленность, жестокость, безрассудство и спрятанное внутри желание быть понятым и принятым, которое он до конца не осознает.
С Рэем отношения лав/хейт (no homo): когда Маллиган еще был бегущим, они работали вместе, но Рэю никогда не нравились методы мальчишки. В то же время он пытался быть его учителем и опекуном и иногда делал попытки «наставить на путь истинный», на что получал резкий отпор. Но персонаж, не имея больше никаких близких друзей или поддержки, все равно пытается найти в Рэе одобрение и принятие.

Сказать, что Рэй охуел – это ничего не сказать. Чуть опешив, он даже бессознательно отвел одну ногу назад, будто бы собираясь трусливо развернуться и сбежать, спрятаться в своей комнате, подальше от гневной нескончаемой тирады разъяренной мамаши, которая была недовольна тем, что он снова наелся печенья перед обедом.
Возможно, у него и рот немного приоткрылся от удивления, словно у безмозглой рыбины, выброшенной на сушу – естественный отбор даунов и кретинов; все-таки, много лет прошло с тех пор, чтобы кто-нибудь отчитывал его подобным образом, не обоссав при этом собственные штаны.
Маллиган возвышался над столиком, словно огромный дикий медведь, но совершенно неуклюжий и потерянный – не ожидал, что какая-то мелкая шавка сможет броситься на него в ответ с подобной открытой враждебностью и готовностью вцепиться в глотку.
Обычно все происходило по знакомой и выученной уже наизусть, как таблица умножения, схеме – если кто-то из черных дельцов чуял огонек под своей пригорающей задницей, то тут же давался в крысиные бега, но мужчина даже не дергается, берет обгоревший чип в руки и крутит его невозмутимо перед мерзким ебалом, словно ювелир драгоценный камень оценивает.
Необходимо время, чтобы полностью прийти в себя, и метафорический процессор в черепной коробке обрабатывает текст, зависает, перезагружается, перегревается – дым изо всех щелей валит; такого с Рэем еще не бывало.
-Ты че? – говорит он, - Ты доебаться хочешь до меня или я не пойму понять тебя что-то?
Агрессия закипает в нем, как вода для пельменей, и сознание постепенно возвращается в прежний режим «всем пизда, а тебе в двойном размере».
-Гадалка ебаная нашлась тут, увидел на своих углях сраных, что я школьник ебучий? Ты язык попридержи-то, блять, если эта хуйня обжаренная – твоя, то он тебе еще понадобится, чтобы пыль полизать с земли.
Всё, хозяйка, пора закидывать пельмени, потому что огонь под кастрюлей шипит и расползается в стороны – вода вскипела и переливается за край прозрачными пузырями.
Рэй пинает столик, потому что сосредоточенный ебальник Слая, который усердно делает вид, будто бы ищет на сожженном куске металла свои инициалы, становится противнее с каждой секундой; и терпеть уже сил нет – надпочечники усиленно выделяют андреналин, и кровь гонит его по сосудам, воспламеняя мышцы.
Стол переворачивается вместе со стаканом, наполовину полным или пустым (это уже философам решать, а Маллиган тупо ебасос начистить пришел) мутной жижи, и тот разбивается вдребезги, падая на пол – Рэй конечно же думает, что грязнее вокруг от этого точно не станет, но вот у бармена-хозяина на данный счет свое мнение; поэтому, ощущая резко меняющуюся атмосферу, наш герой поспешно хватает дельца за воротник и тащит к выходу – по шарам сегодня получить должен только один, и это точно не Рэй.
-Пошли блять на улице перетрем, гравюрист сраный.
Заведение – не бывший тронный зал, рассчитанный для вальсов, поэтому до дверей достаточно сделать пару шагов; за несколько секунд никто не успевает осознать, что произошло, а Рэй уже выталкивает Слая наружу; одно резкое движение, толчок в грудь – и тот летит на землю.

Джакомо – просто Джек для самых близких – бизнесмен до мозга костей. Он сможет продать тебе все, что угодно – от своего грязного дырявого носка до волос с чужой задницы. Проблема лишь в одном – кому в это время славных имплантов нужны биологически чужеродные волосы, которые могут еще и не прирастись?
Приходится направлять умение в другое русло. А какая торговля никогда не умрет? Правильно, торговля людьми.
Джакомо ненавидит людей. Ненавидит андроидов. Ненавидит азиатов, ниггеров, кровных и родных итальянцев. Ему плевать, кого продавать – живых или искусственных, на вид все дерьмо одинаковое.
Автомойка – хорошее прикрытие неизвестно откуда берущимся деньгами; хорошее прикрытие, чтобы сделать вид, будто бы ты скромный добропорядочный семьянин; хорошее прикрытие, чтобы прятать тела в ховеркарах, обеспечивать своих ребят «официальным трудоустройством».
В руках «Большого Джо» - целый мафиозный клан, занимающий добрую половину Черного Рынка, имеющий свою долю и от продажи наркотиков, торговли оружием, подделыванием ценных бумаг и паспортов, но больше всего – конечно же от человеческого трафика.
От столь тяжелой и ответственной работы необходимо отдыхать, поэтому Джек – частый гость в «Йошиваре», а после – вновь «законопослушный гражданин», любящий муж и отец.

просто приходи

Рэй пытается остановить бурный поток воспоминаний, что дамбу его внутреннюю прорывает, но слишком уж он бушующий, слишком неистовый, слишком бешеный; и Рэй тонет и воздух ртом ловить пытается, глаза выпучены, словно у рыбы, что на берег выбросило, и кончики пальцев подергиваются судорожно, когда он за собственную куртку хватается, как за последнюю ниточку реальности. Запертые за сотней дверей и стальными замками призраки в тесное кольцо его окружают и давят своими эфемерными телами, заполняют собой атмосферу, все дальше от действительности уводят насильно; то, что на центральной платформе происходит, кажется фантасмагорическим театральным представлением – все окутано туманом плотным, и ребячьи движения, что так отчаянно взрослыми казаться пытаются, выглядят абсурдно и бредово.
На языке растворяется чувство вины – горькое и едкое, и все его естество ядом отравляет, проникая в кровоток, по сосудам несется и разум охватывает; тело будто в огонь брошено, с ощущениями справиться старается.
это (не) твоя вина
ты (не) виноват
ты (ничего не) мог сделать
-Мистер Блейк, - говорит мальчишка-Рэй, тридцатилетний, но рядом с мистером Блейком неопытный и зеленый, совсем-совсем свежий, и мужчина улыбается ему снисходительно, учит всему, что знает сам, и тому, что знает сейчас Рэй; наставник, что избрал свой путь бодхисатвы, оставшийся в памяти куском перемолотого мяса, приправленного осевшей придорожной пылью. Притупленные эмоции, притупленная и задушенная эмпатия – то, чему он лучше всего научился, и заплаканные раскрасневшиеся глаза не вызывали сожаления или сочувствия; ничего, кроме стандартного бездушного «мне очень жаль», предписанного моральным протоколом.
И тогда тот же взгляд, такой же ярый и пылкий, непримиримый, ребенку неприсущий, что какие-то ниточки в сердце его зацепил и пошевелиться заставил, чуть было возведенную каменную крепость не разрушил, волю эмоциям не дал.
Сегодня все это всплывает вновь, сегодня по календарю День Мертвых, Día de los Muertos, и его призраки прошлого навещают без приглашения.
ты можешь что-то сделать
ты должен что-то сделать
Но черный рынок Сан-Франциско – это не детская песочница, где ты можешь попросить поиграть с чужой лопаточкой, если только не заплатишь за нее. Точно так же, как Рэй не может сказать торговцам аукциона – эй, парни, отпустите девчонку по старому знакомству - потому что так просто не делается; и если ты живешь в Бэй-Вью-Хантерс, ты должен соблюдать законы Бэй-Вью-Хантерс.
Он не будет рисковать собственным положением на рынке ради одичавшей девчонки почившего приятеля по работе.
он (не) будет
Рэй вздыхает и, расталкивая потенциальных покупателей и простых зевак, пробирается к скрытой двери, цветом сливающейся со стенами, с табличкой «вход только для сотрудников».
Сотрудники аукциона – звучит смешно. Тёмные подельники и тела с очерствевшими сердцами и жестокими лицами. Рэй Маллиган – свой среди чужих, берется за предложенную работу, если кому-то понадобится грубая физическая сила и цепкий ум, и с оплатой кусаться не будет. А возможно – следовало бы, и тогда и деньжат в кармане больше было, и всю эту дрянь можно было развести более простым способом, выложив за девчонку несколько увесистых пачек банкнот.
-Хай, Джейми, - кивает он охраннику как ни в чем не бывало, - как делишки? Я по делу, пропустишь?
Дружелюбное похлопывание по плечу – как метка на теле, невербальное разрешение вместо электронного пропуска.
Рэй наизусть знает лабиринт из полутемных коридоров и низкого потолка, обшарпанных стен и застоялого запаха гнили, плесени, пота и более всего – удушающей боли; широкие плечи заполняют все узкое крошечное пространство, и он чувствует себя слоном в кукольном домике.
-Томми, дружище, давно не виделись, - очередная беспечная улыбка, умело наигранная, привычная, - не надоело еще пиздить аукционный товар? Неплохо ты справился там с девчонкой, которая сдачи дать не могла, да? У тебя случайно не встает на такое? Ладно-ладно, не злись, я шучу, - сплошной непрерываемый поток говна изо рта, и Рэй ведет себя непринужденно; легкий бестактный юмор и колкие фразочки – так, как все привыкли, как все его знают, «да это же типичный Рэй»; андроид, впрочем, не злится, либо не показывает этого, и лицо его как обычно непроницаемо.
-Мелкая соска меня заинтересовала, пришел поближе рассмотреть, позволишь мне? – он бровями играет нахально, на что Томми равнодушно кивает и показывает в сторону клетки, в которой дикий зверь заключен.
-Хээээй, малышка, - голос у него все такой же наигранно жизнерадостный и громкий, но на лице улыбки уже нет – к репликанту, что пристроился у дальней стены, он стоит спиной, - как ты здесь оказалась? Любишь играть во взрослую? Не хочешь поиграть со мной?
Рэй присаживается на корточки и уже тише, подзывая её к себе пальцем, бесстрашно (и глупо) приближая лицо к самым прутьям клетки, шепчет: - ты дочь Блейка, верно? Бегущего?

Болит голова – нестерпимо.
Он знает, что это – нехорошо. Не потому, что больно сейчас, а потому, что будет больно потом; и он всегда это чувствует – печаль, горечь, мучительное сожаление – и всё это в черной пропасти без единого лучика света, зияющая дыра в памяти после болевого приступа.
Ударился головой в детстве или ударили – без разницы; результат один: немного сломан, непоправимо, неисправно; и приходит в себя неизменно в одном месте – в пустоши, за чертой города.
Иногда – исключение – на Черном Рынке в Бэй-Вью. Как попал – не знает, но на теле – ни царапины, на одежде – ни пылинки, разве что капли крови порой на брюках, на рукавах, на пальцах, но с кем не бывает, верно?
И домой бежать как можно быстрее, пока не испугались и не потеряли; скорее к белоснежным скатертям и чистой одежде, к готовому теплому обеду, серебряным столовым приборам и таблеткам, что головную боль подавляют и настроение неизменно ярче делают.
*
Привкус крови на языке – чужой, не своей. Своей наглотался вдоволь когда-то, и теперь все больше хочется забить вкус другой – человеческой, яркой, резкой, выразительной, словно выдержанное вино.
О собственной «болезни» знает; этот, второй, что внутри, считает себя человеком – так, как когда-то он сам (целый) считал, пока не узнал, пока не сбежал, глупый. Приложился головой, и что-то пошло наперекосяк, память наполовину – одна знает, что андроид; другая до сих пор считает, что человек, и живет по тем же принципам – избалованный мальчишка.
Две личности в одном теле, но ему – удобно, его устраивает, пока есть теплый дом, куда можно возвращаться, пока есть то, откуда можно заново сбежать.

Идея в общих чертах такая: репликант был создан как замена почившего сына/внука для богатой семьи, перебравшейся в колонии. Благодаря некоим обстоятельствам, которые вы можете придумать сами или попросить помощи у меня, мальчик узнает, что он – андроид, и решает сбежать. Во время побега (как вариант – в результате неудачного приземления) ударяется головой, из-за чего происходит сбой – раздвоение личности, где одна все еще считает себя человеком, а другая знает, что является андроидом.
Либо так: изначальный брак в системе, из-за которого все и произошло.

// Бомбу ночью сочинял, что есть мочи начинял
Я так хотел принадлежать к чему-то большему, чем я
Мир пустой, хоть с каждым вторым перезнакомься
Я не биоробот с позитивной лыбой комсомольца //

неспособность к эмпатии - подражай сколько хочешь, криви ебало в жалостливую гримасу, всё равно так красиво, так чертовски технично, как у настоящего человека, не получится - чжан компенсирует напускным агрессивным нахрапом, несдержанной бурной яростью. последователей мерсера - иеговисты версии 2к49 с благостными улыбками клинических аномалов - он отгоняет с порога грохочущим разухабистым матом, кипучая смесь американ инглиша с китайской непечатщиной, а все подаренные дядюшкой имоу строгие офисные костюмы с галстуками-удавками он уже давно сжёг в мусорном баке во дворе (будь незамолкающий фоновый пиздёж чжана чуть честнее, он бы каждому встречному рассказывал о том, какой это невыразимый кайф слушать, как с мерзким хрустом ломается чья-то шея, - когда воспоминания об этом пробираются в сны, он просыпается с каменным стояком и остаётся только дрочить до мозолей на ладонях - но, к счастью, он всё же не настолько непроходимо туп, чтобы озвучивать такое без страха оказаться деактивированым раньше положеного срока).

чжан, в общем-то, ничем не отличается от обычного человека, кроме как нафаршированными железяками мозгами (въебав синтетической дряни, он порой буквально слышит, как скрипят шестерёнки), но поведение его - старательно слизанное и доведённое до крайности, что-то подсмотренное у городских сумасшедших, которые ещё остались в чайнатауне. чжан вопит с подвыванием, - картинно и артистично, повиснув на руке у прохожего, вцепившись вечно перепачканными чёрт знает в чём пальцами в рукав дорогого пиджака - "сами мы не ме-естные, голодаем и скитаемся, денег не-ет, документы укра-али" - а затем с той же лёгкостью отлипает от побагровевшего от такой наглости мистера, сально ухмыляясь и одним движением стряхивая в рукав чужой бумажник. чжан подмигивает незаметно тому парню из дома напротив, пожелавшему новых ощущений, показывает карточный фокус, настоящую уличную магию - и вот уже в чужом кармане пакет с растёртым в порошок живым кайфом, - не словишь приход так хотя бы разнообразишь серую половую жизнь - а в его бренчат монетами оплаченная крыша над головой и новые цацки для сестрицы.

чжан мог бы сделать бизнес, крутануть барабан так, чтобы выпал главный приз, но ему не хватает ни терпения, - никогда не хватает терпения, ведь сдвг это чума 21го века, кто сказал, что только для людей? - ни банального желания прыгать выше головы, ему нравится болтаться среди чайнатаунского клоповника, тут пригрето и уютно, хоть среди синтетической мучной закваски (что будет, если добавить в тесто для пельменей немного того самого порошка? нет, блять, чжан, нет), хоть в чужих карманах, хоть среди беснующейся толпы, набившейся в крошечный полупритон и трущейся друг о друга гениталиями. и, если честно, ему страшно, чертовски страшно, что однажды бегущие выйдут на его след, почуяв сладкий запах наживы, поэтому - не спать, никогда не спать, двух часов вполне достаточно, синяки под глазами отливают насыщенным лиловым, а из носа прямо в жратву капает кровь, окрашивая тесто в бледно-розовый (шестерёнки скрипят всё отчётливее, вот-вот полетят к хреновой матери - и привет). смех чжана превращается в клокочущее бульбульканье: "если торговать наркотой на постоянке, то придётся с неё слезать - где ты видела дилера, упарывающего свою же продукцию? нахуй мне это надо?"

чжан знает тысячу способов смешать вот ту хрень с этой дрянью так, чтобы три дня провести на своих двоих, не сваливаясь на подкосившихся ногах в сонливое бормотание, чжан разоряет уличные автоматы, выбивая ногой последние банки с энергетиками, чжан втирает свои волшебные смеси прямиком в десну и в проводках наушников нон-стопом агрессивный злой бит, под который он подстраивает всю свою никчёмную жизнь, которую он тащит за собой с самого побега с ебучего марса. первобытный, почти животный ужас существования соседствует в нём с холодным стариковским цинизмом.

чжану не нужны лавры, признание, всеобщая любовь - ему хорошо быть всего лишь юрким японским карпом, закапывающимся в илистое дно бэй-вью-хантерс, достаточно, чтобы о нём не забыли и чтобы не обращали слишком пристальное внимание. чжану заебись. чжан найдёт способ сделать так, чтобы это самое "заебись" продлилось как можно дольше.

любовь существа, не способного к сопереживанию схожа с любовью психопата из довоенной документалки про все возможные девиации по списку - нет места сопливым сантиментам и ласковым вздохам, есть только грубая потребность в контакте. "я хочу, чтобы ты была счастлива" превращается "ты нужна мне, я не хочу терять тебя". отношения ян и чжана, взрощенные на сентиментальных братско-сестринских записанных на подкорку чипа воспоминаниях и одной грязной тайне, похожи на эгоцентричный союз двух полностью зацикленных на себе жадных тварей, которым чуждо то самое, настоящее, о чём столетиями писали люди - "тупые кожаные мешки", как неизменно фыркает чжан - в любовных романах и о чём снимали фильмы.

чжан звонит в четыре часа ночи, - он ночное существо, его биологические часы давно перекувырнулись с ног на голову - чтобы сказать: "слышал, в подворотне нашли какую-то обдолбанную блядь с порванной вагиной и всю в сперме, это случайно не ты?"
ян прижимается грудью к его спине, обвивает руками шею, чтобы посмотреть на то, как стремительно наполняются слезами глаза его очередной девчонки я-слышал-ты-любишь-плохих-парней на одну неделю.

это симбиотическая привязанность, тянущая кровь из жил, не обязывающая ни к чему, но пугающая своей однозначностью и почти эксгибиционистской откровенностью - навылет, с твёрдой уверенностью в том, что друг за друга они точно не умрут, но всегда готовы убить.

чжан скалится в кислую рожу патрика, гордона, джеймса, давит пяткой тяжёлого ботинка, с хрустом ломая пальцы, и обещает - дотронешься до неё ещё раз, хоть раз, и пересчитаешь зубы, а хер бантиком свяжется, ни один врач не расплетёт.
вламывается к ней, не снимая грязные ботинки, кашляет радиоактивной пылью, копается в кухонном шкафу, жадно и с хлюпаньем доедает последнюю распаренную лапшу быстрого приготовления, засыпает у ян под боком, уткнувшись носом в волосы, а к рассвету просыпается один в запертой квартире, чтобы вылезти на улицу через пожарную лестницу.

хэппи энда не будет. но, если держаться вместе, быть может, у них получится выжить.

---

Что тут ещё добавить? Жду, заранее очень люблю, втяну, заиграю до хруста стекла на зубах.
Люблю длинные обстоятельные посты от 3к желательно, сама пишу от 3 до 10к в зависимости от того, как карта ляжет. Обожаю ангст и драму. Полная анархия в плане оформления - любое лицо, любое число, маленькие буквы, большие буквы, зАбОрЧиК, эпиграфы из песен - всё можно.
Имя и фамилия смене не подлежат, с внешностью меня может всё же удастся отговорить, но я слабо верю в то, что существует физиономия более вхарактерная.
(!) Обязательно свяжитесь со мной, если решите взять данную заявку.

Мёртвая птица падает прямо ей в руки.
Пересмешник, слёток ещё совсем - только выпал из гнезда, кажется, ещё готов открывать пасть, чтобы мать-пересмешница кормила с клюва и ворковала над ним. Ещё тёплый птенец в раскрытых ладонях - приложишь ухо к грудной клетке и начинает казаться, что он дышит (нет). Перья на груди у него мягкие, такими можно набить подушку, чтобы спать без мыслей и сновидений. Она хоронит его в старой коробке от отцовской шляпы - в их доме всё ещё лежат все его вещи, каждая на своём месте - ни у кого рука не поднимается дотронуться, выкинуть ненужное, продать с рук или сдать в Красный Крест то, что ещё пригодится, будто обладатель может вернуться в любой момент и потребовать своё имущество назад, знание останавливает, но ей не снятся кошмары, в голове сплошь отупелая медикаментозная кома и оно становится обезличенным фактом - и закапывает под чахлым кустом на заднем дворе. Под ногтями траурная кайма из чернозёма, пластина надламывается и Бонни думает, что у неё руки как у банши со старых гравюр, которые своим криком предвещают смерть.
(возможно, _ей кажется_, что это действительно так)

Карнавал уезжает из Маршалла так же неожиданно, как приехал, и оставляет после себя сорванные ошмётки выцветающих в сепию - стремительно - афиш, огрызки яблок в карамели, окурки на кукурузном поле, музыку и яркие огоньки.
Несколько исчезновений (это только вопрос времени, что не трупов).

---

"Сука, сука, сука", - она сжимает пальцы цепко, и хочет сжечь ёбаный Крейнхилл, ёбаных ведьм, весь этот ёбаный город просто за то, что они - за то, что она - натворили. С самого начала было понятно, что эта история не предвещает ничего хорошего, у них не будет хэппи-энда, у Маршалла - не будет.
Потом она будет глотать ком, проталкивать глубже в горло, отводя взгляд от голубых глаз и голых коленей Эванджелин Хантер - святая невинность во взгляде убийцы, которую она никогда не сможет осудить.

---

Бонни поддевает кончиками пальцев перекатывающуюся листовку, - карнавальная лента старомодной дешёвой бумаги с цирка уродов, ещё пахнущая библиотекой и типографией - и чиркает колёсиком пластиковой зажигалки из магазина рядом с  автозаправкой. Пламя поднимается быстро, отливает синим, как детские крошечные костерки из ярких подожженых фантиков, и выглядит красиво, в чем-то празднично даже.
Если повторять её имя много раз подряд, оно превращается в растянутую тянучку, проседающий на языке продавленный водный матрас.
Мэвис. Мэвис-Мэвис-Мэвис.

---

Некоторые заклинания нужно повторять определённое количество раз для того, чтобы они подействовали - в голове Бонни викканское правило трёх мешается с библейским "око за око", тора с сатанинской библией, а высокие чувства с сексом по телефону на номер, который диктуют в ночном эфире.
Если повторять что-то слишком часто, то оно вообще перестанет что-то значить, превратившись в набор букв, выцветет, приестся, обессмыслится.
Может быть, поэтому Мэвис нравится секс - а у Бонни нет святынь, которые можно десакрализовать и осквернить, ей совсем не страшно.

---

Бензин плещется в каннистре в её рюкзаке, когда она говорит:

- Пэм Роджерс сам в этом виноват, ему бы стоило больше думать о манерах.

(всем бы просто стоило вести себя нормально и тогда всё было бы хорошо)
(это не месть, а предупреждение, они очерчивают свою территорию как животные - свежей, остро пахнущей аммиаком мочой, запах которой  не выветрится ещё долго)
(он, должно быть, сам хотел, чтобы его дом сожгли, его жилище давно напрашивалось на поджог)
У Мэвис в пальцах ломаются спички, а на щеках ржавчиной веснушек осели искры, глаза - провалы сгоревших окон, всё прогорело до последней искры, но остались призраки всего, что ты когда-либо слышал и знал.
Должно быть, те парни, что сожгли Золотой храм и Александрийскую библиотеку, просто достигли просветления.
И выше уже только Ян Палах, а через голову не прыгнешь.
(бонни не хватает мозгов на то, чтобы перечислить имена всех президентов штатов и найти нужный город одним тычком на карте, но всех поджигателей она знает в лицо)

- Иногда я начинаю думать, что ты - Дьявол.